Безмолвный Джо - Страница 72

Через пять минут мы тоже отчалили и, развернувшись, направились в противоположном от Бернадетт направлении.

– Гэйлен и Перлита. "Кобровые короли" и "Рэйтт-стрит-бойз", – промолвил я. – И это после их смертельной схватки за влияние на власть в округе?

– Дело не в этом, – возразил Берч. – Вопрос не в том, кто помог Гэйлену, а в том, кто его нанял.

По дороге назад в клуб "Бамбук-33" я мог думать лишь о таинственном пассажире, перешептывающемся о чем-то с Джоном Гэйленом на стоянке.

Я рассказал Одеркирку, что такое "катание на санках" – когда не видимый никем охранник катится мимо камер модуля "Е", лежа на механической тележке, и незаметно наблюдает, чем занимаются зеки. Он сказал, что хотел бы попробовать, и я посоветовал ему обратиться к сержанту Делано.

* * *

Через полтора часа я остановил машину за три дома от жилища Джона Гэйлена. Те же окна и пальмы, тот же свет внутри и фонарь над крыльцом. Я был почти уверен, что увижу "ягуар" Бернадетт у входа, но его не было. И я был почти уверен, что Бернадетт уже позвонила Гэйлену и рассказала, что Као поправляется, может его заложить, а Гэйлен подготовил свой "мерседес" для далекого путешествия.

Но все оказалось не так.

Я откинулся на спинку сиденья и принялся наблюдать.

Сорок минут спустя парадная дверь распахнулась. Из нее вышел Гэйлен, пересек двор и остановился у одной из пальм. Он был в джинсах, но без рубашки и ботинок. Он выглядел как парень, усиленно занимавшийся бегом и поднятием тяжестей – мышцы крепкие, но не чрезмерно накачанные.

Он достал что-то из кармана и оглядел. Что-то небольшое и белое полетело на землю.

Потом Гэйлен взглянул на небо, зажег сигару, поворачивая кончик над пламенем зажигалки, и выпустил густое облако дыма.

Из дома вышла девушка. Лет четырнадцати, шестнадцати или восемнадцати – трудно определить. Невысокая, очень изящная, с прямыми черными волосами. Ее фигурку плотно облегало черное платье, девушка тоже была босая. Она подошла к Гэйлену сзади и обеими руками погладила по спине. Черные волосы упали ей на лицо. Протянув руку, она взяла у него сигару, затянулась и вернула назад. Потом подтолкнула Гэйлена к двери, но он шлепнул ее по руке. Я услышал тихий смех.

Через несколько минут они оба зашли в дом. Подождав еще час, я выключил освещение салона и тихо выскользнул из машины, придержав дверцу, чтобы она не стукнула, Прошел по тротуару на противоположной стороне и быстро пересек улицу и двор перед домом Гэйлена. Нежно, словно бабочку, поднял пальцами белый предмет с травы под пальмой и поспешил назад.

Выбравшись на трассу, я включил лампу для чтения и рассмотрел добытый трофей.

Что и требовалось доказать: передо мной была лента от сигары "Давыдофф", разрезанная на две равные части и скрученная в свою исходную форму.

Мне было любопытно, что же Алекс и Гэйлен обсуждали в тот вечер на складе. И какое решение они приняли, раскурив по полсигары.

"Ты от Алекса?"

"Сам ты от Алекса". – Смех. – "Похоже, маленькая вонючка слишком испугалась, чтобы вылезти наружу?"

Глава 17

В это утро я сидел у себя на кухне и разбирался в содержимом депозитного ящика Уилла, выложив все вещи на обеденный стол и просматривая их по нескольку раз. День был теплым, и я открыл окна, чтобы ветерок освежил воздух в доме. Апельсиновые деревья на заднем дворе согнулись под тяжестью плодов, и я знал, что весь дом заполнил резкий и сладковатый цитрусовый аромат. Но сам я этот аромат не воспринимал. Все, что я был способен сейчас ощутить, – собственное дыхание, тело и слабый металлический запах крови. А думать я мог только об Алексе и Саванне Блейзек, Лурии Блас и Мигеле Доминго. И конечно, об Уилле, всегда об Уилле. Самое главное для меня – это Уилл, как точка отсчета всей жизни.

Я еще раз пересмотрел и переложил все предметы из ящика, пытаясь распределить их по категориям. Порядок – по крайней мере его подобие – представлялся мне в виде связи разложенных на столе вещей с тем, что случилось за последние две недели.

Всего было семь групп предметов. Четыре из них носили личный характер и несколько удивили меня своей банальностью.

Во-первых, пачка любовных писем, посланных Уиллу более тридцати лет назад некоей девицей по имени Тереза. Она была его возлюбленной, когда он учился в колледже. Уилл вскользь упоминал ее имя. Но я хорошо помню, с каким пафосом он мне рассказывал о чистой юношеской любви. Письма выцвели и потерлись, но прочесть их было можно.

Я слегка перебрал их пальцами и отодвинул вправо – в сторону добра, любви и света.

Далее следовала черно-белая фотография Уилла в возрасте лет восьми, где он стоял, опустившись на колено рядом с собакой. Пес был явно беспородный. Это Спарки, первая собака Уилла. Я не знал другой собаки, которая бы столько значила для него. Я положил этот снимок рядом со стопкой любовных писем. "Любовь и верность идут рука об руку", – подумал я.

Потом я взял в руки конверт с военными фотографиями. На одном снимке в баре или ресторане за столом сидели солдаты, обнимая четырех миниатюрных вьетнамок. Уилл выглядел сильно пьяным и слишком юным, чтобы носить форму. Он был в то время совсем худеньким по сравнению с тем, каким стал, повзрослев. Я вспомнил, как Уилл рассказывал мне о тоскливых днях учебы в высшей спортивной школе, где он ежегодно выступал за команды по трем видам спорта, большую часть времени просиживая на скамейке запасных.

Здесь же было фото Уилла в гостинице, в желтых солнечных лучах, пробивающихся из-за жалюзи. Он сидел на кровати голый по пояс, слегка наклонившись вперед. На груди висели личные военные знаки. В пепельнице позади него дымилась сигарета. Такого выражения пустоты, заброшенности и одиночества я никогда не видел у него на лице. Уилл вообще ненавидел одиночество. Было еще несколько фотографий: приятель, курящий огромную самокрутку с марихуаной; парочка обнимающихся проституток; американский солдат, карабкающийся по стволу дерева и размахивающий одной рукой, а другой схватившись за ветку, чтобы не упасть.